Том 2. Стихотворения - Страница 29

Лишь вверху поет хорал.

Это — лунное томленье,
С нежным вешним ветерком,
Легкость ласк влагает в пенье
Лип, загрезивших кругом.

И в истоме замиранья
Их вершины в сладком сне
Слышат лунное сиянье,
Слышат ветер в вышине.

Свет Луны и ветер вешний,
Бледный ландыш спит в тени,
Грезя, видит сон нездешний,
Дню хранит свои огни.

Полон зыблемого звона,
Легкой грезы и весны,
С голубого небосклона
Принимает луч Луны

Лик Луны, любовь лелея,
Мир чарует с высоты.
Спит зеленая аллея,
Спят деревья и цветы.

«Ben escrivia motz et sons»

О забытом трубадуре, что ушел в иной предел,
Было сказано, что стройно он слагал слова и пел
И не только пел он песни, но умел их записать,
В знаки, в строки, и в намеки жемчуг чувства нанизать.

Эти песни трубадура! Эти взоры chatelaine!
Эти звоны, перезвоны двух сердец, попавших в плен.
Я их вижу, знаю, слышу, боль и счастье их делю,
Наши струны вечно-юны, раз поют они. «Люблю».

Мертвый замок, долгий вечер, мост подъятый, рвы с водой,
Свет любви, и звон мгновенья вьются, льются чередой.
Нет чужих, и нет чужого, нет владык, и нет рабов,
Только льется серебристый ручеек напевных слов.

О, ручей, звончей, звончее. Сердце просит, мысль зовет.
Сердце хочет, мысль подвластна, власть любви — как сладкий мед.
Эта власть раба равняет с самой лучшей из цариц.
Взор темнеет, сказка светит из-под дрогнувших ресниц.

Эти песни трубадура! Эти взоры chatelaine!
Сколько пышных стран раскрылось в двух сердцах средь темных стен.
Раб — с царицей, иль рабыня наклонилась к королю?
О, любите, струны юны, раз поют они «Люблю»!

Черная оправа

Свадьба настала для Света и Тьмы

Hицше

Пляска атомов

Яйцевидные атомы мчатся. Пути их — орбиты спиральные.
В нашем видимом явственном мире незримая мчится Вселенная,
И спирали уходят в спирали, в незримости — солнца овальные,
Непостижные в малости земли, планетность пылинок бессменная.

Сочетанья, сплетенья, круженье потока сокрыто-мальстрёмного,
Да и нет этих атомов зыбких, в слияньи с эфирным течением,
Пляски дикого смерча, циклона, безмерно-бездонно-огромного,
Изначальное празднество чисел, закрученных сложным стремлением.

В чем их цель, в чем их смысл, этих плясок, зачем коловратность бессменная,
Не дознались Индийцы, Китайцы, не ведала мудрая Греция,
И о смысле их шабаша знает надменная мысль современная
Так же мало, как старые песни, наивные песни Лукреция.

Но несчетности атомов мчатся. Вселенная дышит Вселенными,
Несосчитанность явностей наших с бездонной Незримостью скована,
И желанно ли нам, нежеланно ль быть вакхами, будучи пленными,
Но кружиться должны мы, должны мы — зачем? — нам узнать не даровано.

Их двое

Довременно Доброе Начало,
Довременно и Начало Злое.
Что сильнее, — Мысль мне не сказала,
Лишь одно известно мне: — Их двое.

Гений неразлучен с темным Зверем,
Лик Огня — в эбеновой оправе,
Веря в Бога — в Дьявола мы верим,
Строим Замок — быть при нем канаве.

Ты дрожишь, облыжное Мечтанье,
Как собака под хлыстом владыки?
Маятника лживое болтанье,
В Замке — песни, в подземельи — крики.

Маятник — прикованный и медный,
Мечется и вправо он и влево,
Эта сказка — кажется мне бледной,
Я дрожу от бешеного гнева.

Я дрожу — и Мысли нет исхода,
Раз я светлый — весь мой мрак откуда?
Красота — в объятиях урода,
Бог Христос — и рядом с ним Иуда.

Тут и Чудо — Мысли не поможет,
Потому что разум мой — не чувство,
Потому что Мысль играть не сможет,
И не прячет доводов в Искусство.

Если Мир — как Мир — противоречье,
Я не знаю, чем он разрешится.
В Вавилоне — разные наречья,
И всезрящей башне — ввысь не взвиться.

Умствователь нищий, я слабею,
Предаюсь безумному Поэту,
Боль зову я правдою своею,
В темной Ночи песнь слагаю Свету.

Пронунсиамиэнто

Снова Тень, и снова Дьявол, снова Тень, и снова боги,
Снова тягость перекрестков, и несчетные дороги.
Будет, будет. Надоело. Есть же мера наконец.
Если жалкую повторность ты не видишь, ты — глупец.

Или нужно в самом деле нам вздыхать, бледнеть всечасно?
Даже глупая ищейка устает искать напрасно.
И тогда ее хозяин прочь с собой ведет домой:
И не скажет: «Псу — усталость!» И не скажет: «Отдых — мой!»

Нет, собаку холит, кормит — кто идет за красной дичью.
Это только справедливость, тут и места нет величью.
Мы же, люди, кто мы? Что мы? — Кто не слеп, тот сам суди: —
Мы — охотник, мы — собака, или — зверь с копьем в груди?

Выбирайте. Только, братья, раз хотите вы лохмотий,
Я вам больше не товарищ, здесь, на этом повороте.
Брама, Вишну, Сива, Эа, Мирри-Дугга, Один, Тор,
Витцлипохтли, маски, маски, это все сплошной позор.

В лабиринтах ли Индийских, или в бешеной Валгалле,